Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

писали третье? Нет, был один по крайней мере, отличный от основной массы. Это Юрий Олеша, «король афоризмов», проделавший путь, обратный традиционному. С получением квартиры в Лаврушинском жизнь его постепенно пошла под откос. Квартиру он потерял, ибо во время войны не вносил квартплату. Его пригрел Казакевич. Олеша пил безбожно, до последней нитки, пропивая последнюю рубашку. Из одежды на нем порой были лишь пальто и брюки. Но в то же время богемный образ жизни сделал из него фигуру легендарную, с ним мы еще встретимся.

Где бы ни жили писатели, по какому бы рангу и величине таланта ни мерились, был в Москве адрес, где они непременно встречались. Это Центральный дом литераторов, дом на две улицы — в столице таких практически и не осталось. Одна его часть, старая, — бывший дом графини Олсуфьевой — выходит на Поварскую, другая, выстроенная в конце 1950-х, — на Большую Никитскую. Увеличение площади дома, как становится понятно, стало следствием тесноты — писателей-то много, а места, где выпить-закусить, для них не хватало. Прежде всего выросла площадь ресторана, располагавшего несколькими залами, в том числе Дубовым и Пестрым. Появился и большой зрительный зал, где устраивались встречи с писателями и панихиды по ним. Более камерно проходили эти мероприятия в Малом зале. Были в ЦДЛ и другие помещения. Графиня Олсуфьева, в 1960-е годы посетившая Москву, захотела осмотреть свой бывший дом: «Я помню, где была моя детская». Подойдя к бывшей детской, она увидела табличку «Партком».

Ресторан ЦДЛ воспринимался многими писателями как свой гостеприимный клуб без свойственной творческим союзам казенщины. Здесь всегда можно было встретить приятеля, что-то отмечающего за столиком, подсесть, выпить, закусить почитать стихи, потом опять выпить, снова почитать, затем выпить, закусить, выпить, выпить, выпить. В общем, погрузиться в богемную атмосферу на несколько часов, в зависимости от скорости наступления необходимой для каждого кондиции. А потому и застолья могли окончиться по-разному — и дракой, и слезным братанием.

ЦДЛ запомнился многим своими людьми-символами. Это многолетний директор Борис Тарасов, официантки Тамара и Шурочка, буфетчица Полина, наливавшая в долг и записывавшая в амбарной книге не сумму в рублях, а количество выпитого в граммах («граммзапись», по выражению Светлова), вышибала Аркадий, проверявший у незнакомых удостоверения, а еще гардеробщик Афоня, знавший писателей по плечам и осанке. У Афони и юмор был соответствующим. Как-то в 1964 году после похорон Светлова он встретил в ЦДЛ поэта Николая Старшинова, кивнув на проходящего мимо другого поэта — Михаила Рудермана, автора знаменитых стихов про «Тачанку», Афоня сострил: «Смотри-ка, “Каховка” загнулась, а “Тачанка” все мчится!»

В своей работе Афоня достиг высшей степени профессионализма — он не давал номерков. «Вы могли прийти в новом пальто, которое он никогда прежде на вас не видел, но и при переполненных вешалках он выдавал вам его безошибочно. Если он в конце вечера бывал сильно пьян, то, сидя у барьера и мельком доброжелательно взглядывая на подходящих, тут же указывал пальцем своему напарнику, где висит то или иное пальто», — рассказывал Ваншенкин.

Афоня «вешал польта» с юности, другой профессии он, похоже, не освоил с такой степенью тщательности. Его бил в свое время Сергей Есенин: «Загонит за польта и дерется. Но не больно. Зато уж и платил!» В конце карьеры Афоня стал путать своих клиентов, однажды совершив непоправимую ошибку. Большому писательскому начальнику, генералу Комитета государственной безопасности (КГБ) в отставке Виктору Ильину он выдал не его кожаное пальто, а видавший виды потрепанный плащ какого-то совсем простого поэта: «Пора тебе, Афоня, на пенсию!» Но совсем не выгнали, перевели чудо-гардеробщика на работу поблизости — в раздевалку Союза писателей, в тот самый Дом Ростовых. Там хоть не наливали.

А сам Ильин с 1955 года работал оргсекретарем Московской писательской организации, а до этого отсидел десять лет на Лубянке, посадили его туда еще в 1943-м. Когда после смерти Сталина Ильина оправдали, то долго искать новую должность не пришлось — он пошел трудиться в привычную ему среду. Дело в том, что до войны в НКВД он отвечал за работу с творческой интеллигенцией, курируя особого агента Николая Кузнецова, о связях которого с богемой мы расскажем в одной из глав. Так что генерал Ильин для писателей — самый что ни на есть нужный человек, необходимый, знающий всю их подноготную.

Виктора Ильина, с 1977 года уже пребывавшего на пенсии, в 1990 году сбила машина, его смерть дала повод к различным конспирологическим версиям, по одной из которых его «убрали» как ценного участника разного рода секретных операций. Константин Ваншенкин в этой связи (квартира Ильина была через стену) говорил автору книги, что Ильин всего лишь вышел в магазин за туалетной бумагой и, купив ее, на радостях — жуткий дефицит в то время! — потащился не по подземному переходу, а прямо через Ленинский проспект. Потеряв бдительность, он и угодил под колеса автомобиля. Так что ни о какой иной подоплеке его смерти говорить не приходится. Было ему 85 лет.

Ильин, как и его подопечные писатели, брился у парикмахера ЦДЛ Моисея Маргулиса, шутившего, что когда он напишет книгу «Тридцать лет работы над головой писателя», то попросит принять его в родной союз. Ловко орудуя ножницами и бритвой, Моисей уточнял у очередного клиента: «Сергей Владимир-р-рович, ведь вы мне дадите р-рекомендацию?» В такой ситуации не у каждого хватало мужества отказать тщеславному парикмахеру. Пришел как-то к нему стричься сам Фадеев, а в кресле сидит несчастный Рудерман. «Садитесь, Александр Александрович!» — «Куда я сяду, там же человек сидит!» — «Где сидит? Не вижу человека!» — пихал в спину Моисей недобритого Рудермана.

Моисей брал с писателей не по прейскуранту, а с литературной наценкой, им самим рассчитанной. Одному из писателей, заплатившему ему рубль, он обиженно ответил: «Слушайте, если вы такой бедный, я вам сам дам рубль!» Неутомимый болтун, Моисей как-то замучил Катаева, которого стриг, вопросами: «Валентин Петрович, вы были в Риме? А папу римского видели? А на приеме у него были? А что он вам сказал?» — «Папа сказал мне: “Какой болван вас стриг?”», — выпалил раздраженный чередой вопросов Катаев. В следующий раз на вопрос Моисея: «Как вас стричь?» — Катаев ответил: «Молча!»

Моисей любил приставать к писателям-фронтовикам с вопросом: «Что было главным на войне?» — «Авиация, Моисей!» — «Нет!» — «Артиллерия!» — «Нет!» — «Пехота!» — «Нет!» — «А что же тогда, Моисей?» — «Главное на войне — выжить, вот что я вам скажу!»

Наконец, еще один человек, без которого после окончания повседневной жизни не мог обойтись ни один писатель, — Арий Ротницкий, отвечавший за похороны. От него зависело, по какому разряду похоронят писателя: как выдающегося,